Великое Зерцало — Жанр рэкиси моногатари

 Зарубежная литература древних эпох, средневековья и Возрождения

Разве могут мои небрежные наброски выдержать сравнение с настоящими книгами, написанными по всем правилам искусства? И все же нашлись благосклонные читатели, которые гово­рили мне: «Это прекрасно!» Я была изумлена. Неизвестный автор Великое Зерцало - Жанр рэкиси моногатари — историческое повествование (XI или XII в.) Побывал я недавно в храме Облачного Леса, где происходила церемо­ния объяснений сутры Цветка Закона, и встретил там двух удивитель­ных старцев, они были старше годами, чем обычные люди. Одному было сто девяносто лет, другому — сто восемьдесят. В храме толпи­лось множество народу, монахи и миряне, слуги и служивые, важные господа и простой люд. Но наставник — толкователь сутр не появ­лялся, и все терпеливо ожидали. Тут слово за слово, и старцы принялись вспоминать прошлое — ведь они пережили тринадцать импе­раторских правлений и видели, и помнили всех придворных и импе­раторов. Все присутствующие придвинулись поближе, чтобы тоже послушать рассказы о старине. Когда еще услышишь такое! Старцам, а звали их Ёцуги и Сигэки, очень хотелось вспоминать о том, что происходило в старину, они говорили, что в древности люди, если им хотелось говорить, а нельзя было, выкапывали яму и в нее рассказы­вали свои секреты

 Архитектурный ансамбль Кремля

Надстройка башни гармонировала с ее древним массивом, со всем обликом Кремля, с храмом Василия Блаженного, который был воздвигнут в середине XVI века в честь победы русских войск над Казанским ханством при Иване Грозном. В 50–х годах XVII века на вершине шатра главной башни Кремля водрузили герб Российской империи – двуглавого орла. Позже подобные гербы установили на самых высоких башнях – Никольской, Троицкой и Боровицкой. В апреле 1658 года вышел царский указ о переименовании всех кремлевских башен. Фроловская башня была переименована в Спасскую в честь иконы Спаса Смоленского, помещенной над проездными воротами башни со стороны Красной площади, и в честь иконы Спаса Нерукотворного, находившейся над воротами со стороны Кремля. В XVII столетии через ров, проходившей вдоль кремлевской стены, был построен Каменный мост, на котором стали торговать книгами. Наряду с книгами духовного содержания здесь продавались «писания» светского содержания, можно было купить и сказания о чудесах, повести из «Великого зерцала» или рукописную «Повесть о Горе и Злочастии», «Слово о полку Игореве», «Шемякин суд» и др.

 Ямато-моногатари как литературный памятник

Синтоистское архаическое сознание с его концепцией самодовлеющей природы, ориентированное на «посюсторонность» богов и предков, не совпадало с привнесенной буддизмом трансцендентностью. Отсюда умиление эфемерным сущим, подставленное на место «буддийского бесстрастия», меланхолическое понятие аварэ, проявленное в эту эпоху в разных формах художественного сознания. С другой стороны, в способе построения эпизода заложены возможности развития повествовательного сюжета жанра ута-моногатари, т. е. до некоторой степени он служит образцом фабульного повествования, порождающего дальнейшие движения сюжета. Помимо того, что весьма важно, этот дан совершенно лишен танка, всякого рода поэтических реминисценций. Если в 171-м дане содержатся две танка, которыми обменялись Ямато и Санэёри, то в 169-м эпизоде их нет вовсе. Вероятно, не будет ошибкой предположить, что в 169-м дане отчасти выражена возможность существования и развития прозы без танка. Такая возможность отчасти подразумевается и в тех данах, где танка, являясь лирической кульминацией, не может быть одновременно рассмотрена как кульминация сюжета, т. е. когда стихотворение не служит единственной причиной создания данного ута-моногатари, хотя, разумеется, в условиях такого жанра является оправданием его существования

 Основные этапы истории русского языка

Влияние западноевропейской культуры сказывалось и в распространении знания польского языка в кругу высших слоев дворянства. Польский язык выступает в роли поставщика европейских научных, юридических, административных, технических и светско-бытовых слов и понятий. При его посредстве происходит секуляризация, "обмирщение" научного и технического языка, а в придворном и аристократическом быту развивается "политесс с манеру польского". Через Польшу проникает занимательная светская литература. Таким образом, русский язык начинает обогащаться необходимым для народа, выступившего на европейское поприще, запасом европеизмов, однако приспособляя их к традициям и смысловой системе национального выражения. Европеизмы выступают как союзники народного языка в его борьбе с церковно-книжной идеологией средневековья. Они необходимы для расширения семантической базы формирующегося национального языка. Любопытен сопутствующий явлениям заимствования процесс просеивания и отбора чужих слов. Например, церковнославянский язык XVII в. в переводе "Великого Зерцала" испещрен польскими и латинскими выражениями (кроль, поета, урина и т. п.), которые в позднейших списках заменяются или глоссами (к секутором, сиречь прикащиком; авватися, сиречь начальная мати.; дробина, сиречь лествица небесная), или русскими и славяно-русскими словами (гай - лес, кокош - петел и пр.). Русский литературный язык экстенсивно раздвигает свои пределы.

 Ямато-моногатари как литературный памятник

В каком-то смысле эта история единственная в произведении, привносящая в него элементы фабульности волшебной сказки, впоследствии претворившиеся в японской литературе в разные виды «ужасающих историй»; резко отличаясь от повествований жанра ута-моногатари, она, несомненно, тяготеет к иным жанрам, более близким к чистой повествовательности, и, возможно, включенность ее в текст эпизода, представляющего собой контаминацию разнородных повествовательных и поэтических стилей, также означает, быть может, явный, быть может, подспудный интерес автора к тенденциям развития прозы, эволюции повествовательного начала. И, разумеется, поскольку эта история о битве призраков тематически и жанрово отличается от остального текста эпизода, то особо подчеркнутым оказывается отсутствие танка в этом фрагменте текста. Поражающей чертой 147-го дана является также организация его сюжетного времени. На протяжении большинства остальных данов сюжетное время течет последовательно, без перебивок и нарушений, фабульный порядок следования событий совпадает с сюжетным, действия героев происходят в естественной логической последовательности

 Древняя русская литература

Сохраняя кое-где условные черты житийного повествования, Аввакум на каждом шагу нарушает их широким введением в рассказ картин быта своего, своей семьи и ряда живых исторических деятелей, с которыми ему приходилось так или иначе сталкиваться. «Житие» насквозь проникнуто вниманием к реальной человеческой личности, к ее индивидуальным судьбам. Такие памятники, как «Великое зерцало», повлияли на формирование у нас в XVII в. другого очень популярного, обильно иллюстрировавшегося сборника — так наз. «Синодика», ставшего в XVII—XVIII вв. своего рода народной книгой, перешедшей и в лубочную литературу. В это время обычные для старых «Синодиков» поминания умерших отступают на второй план, а на первое место выдвинулись большей частью заимствованные из западных источников рассуждения и рассказы, доказывавшие необходимость поминовения усопших, а то и просто занимательные повести религиозно-моралистического характера. Рядом с этим в Р. л. проникает уже чисто светский повествовательный материал. Таковы переведенные в последней четверти XVII в. с польского сборники «Апофегматы» и «Фацеции», или «Жарты польские». В первом из них собраны изречения, рассказы о назидательных поступках и различных случаях из жизни знаменитых философов, знатных людей, «честных жен и благородных дев непростых», во второй — забавные анекдоты и приключения из жизни разнообразных общественных слоев, часто достаточно нескромные, восходящие в конечном счете как к первоисточнику к популярному сборнику итальянского новеллиста XV в. Поджо Браччолини. К «Фацециям» примыкают и несколько переведенных у нас приблизительно в то же время новелл Бокаччо, в том числе и новелла о Гризельде.

 Переводная литература XVII века

Рассмотренный мотив неоднократно встречается в средневековой литературе; древнерусский читатель помнил беса-помощника и по "Повести о путешествии Иоанна Новгородского на бесе в Иерусалим", и по "Повести о старце, просившем руки царской дочери". В первом из этих текстов бес в явном виде вынуждается совершить богоугодное деяние (отвезти новгородского архиепископа ко всенощной в храм Гроба Господня в Святой Земле), во втором – в скрытой (служить орудием проверки справедливости Евангелия). И только лишь в "Великом Зерцале" бес выступает инициатором, казалось бы, богоугодного дела – но инициатива, идущая от сил преисподней, не может служить ко благу верующих. Сила покаяния неоднократно подчеркивается в новеллах "Великого Зерцала", однако внимание читателя акцентируется также и на многочисленных искушениях, подстерегающих искренне кающегося. В ряде случаев рассказывается о том, как душа на время возвращается в тело – именно для того, чтобы принести покаяние и облегчить свою посмертную судьбу. На истинное покаяние оказывается не способным, пожалуй, только сам дьявол. Одним из основных приемов, на которых строится и большая часть рассказов, и – шире – сборник в целом, является прием антитезы.

 Обоснование и формулировка морально-нравственного идеала в истории культуры

Если «Поучения Владимира Мономаха» основывались на Псалмах, то «Домострой» опирается на идеи паулинизма, назидая жить тихо, скромно, терпеть скорбь, славы земной не желать, помогать нуждающемуся, жить с чистой совестью и по правде, не восставать на власть и особенно заботиться о духовности. Многократно звучат напоминания а совести. Жить духовно, по правде – значит жить с чистой совестью. Совесть является императивом филантропического поведения. В «Домострое» сохранены византийские взгляды на женщину, оправдывающие деспотизм мужа, рукоприкладство, другие способы унижения и порабощения женщины. Однако известно, что русские семейные нравы того времени не копировали эти образцы. В XVII – XVIII вв. имел также хождение адаптированный к русской жизни сборник нравоучительных легенд и рассказов «Великое Зерцало», который распространялся иезуитами. Русские кодексы и нравоучения XI – XVII вв. отражают занятия, образ жизни феодалов, купечества, посадского населения, лиц духовного звания и отличаются мелочной регламентацией, серьезностью тона.

 История русской литературы (до XVII века)

Из польского источника пришла одна из знаменитейших средневековых книг - Римские Деяния, сборник распространенных историй, составившийся путем постепенного накопления рассказов, сначала на латинском языке и обошедший все европейские литературы. Другой сборник, занятый специально назидательными повествованиями - Великое Зерцало, название которого объясняется его громадностью: в русских редакциях число повестей простирается до девятисот. Первым началом сборника было средневековое Speculum exemplorum, собрание повестей, служивших для назидательного чтения и как материал для проповедей. В XVII столетии оно было расширено в громадную книгу иезуитом Майером: рассказы распределены по рубрикам, снабжены указанием источников и объяснениями, изобилуют чудесами: мораль отличается обыкновенно аскетизмом, а также особым духом иезуитского ханжества. Русский перевод книги с польского сделан был по желанию царя Алексея Михайловича, и был очень распространен в старых библиотеках, в полном составе или в отдельных статьях. Далее, с польского взята знаменитая повесть о Семи мудрецах, также индийского корня; она распространилась по всем литературам Востока и Запада, испытала разные видоизменения, и уже в конце своего литературного поприща явилась на русском языке.

 Русская повесть первой половины XVIII века и западноевропейская литературная традиция

Русская повесть первой половины XVIII века и западноевропейская литературная традиция О.Л. Калашникова, Днепропетровск Первая половина XVIII в., когда процесс европеизации не только литературы, но и всей русской культуры последовательно переориентируется на Францию, была периодом все более активного приобщения российского читателя к иноземному роману - как средневековому, так и современному. «Бова королевич», «Великое зерцало», «Повесть о семи мудрецах», «История о храбром рыцаре Петре Златых ключей», «История о Париже и Вене», романы-переделки «Неистового Роланда» Ариосто и многие другие западноевропейские романы и повести вошли в читательское сознание россиян в конце XVII - первой половине XVIII в. Русская повесть первой половины XVIII столетия, эволюционировавшая к большой жанровой форме и уже освоившая многие романные принципы отражения мира и человека (см.: Калашникова О.Л. Русская повесть первой половины XVIII в. Днепропетровск, 1989), не могла не испытать воздействия иноземного романа. Понятия «роман» и «повесть» еще не обрели в то время терминологической четкости, да и сам термин «роман» стал известен в России только в 1730 г. (кантемировский перевод книги Фонтенеля «Разговоры о множестве миров»).

 Этнография религии. Легенды о возвращении из загробного мира

Или же за них это делают покойные родственники. Так, в "Видении некоей старухи" в ответ на мольбы покойной матери, которая смогла войти "в храмину зело красну и всю аки бе позлащенну", тогда как ее обмершую дочь туда и близко не подпустили, из "храмины" раздался глас: "Отведете ю еще вспять". И обмершая получила возможность на время вернуться к земному бытию, чтобы покаяться и искупить свой грех - в данном случае принять святое крещение (Пигин и др. 2003: 132). Коллизия напоминает "примеры", вошедшие в состав собрания "Великое зерцало", переведенного на русский язык с польского в XVII в. Некая "зело благочестивая" женщина еще в молодости "учинила" одно-единственное прегрешение, не исповедавшись и не покаявшись. И все ее добрые дела обратились "ни во что". Когда эта женщина умерла, множество бесов окружило ее, увлекая в геенну. И та призвала Богородицу, которой при жизни каждый день мысленно исповедовалась в своем прегрешении. По предстательству своей матери, Бог позволил этой душе вернуться в умершее тело. Женщина пробудилась, будто от тяжкого сна. Покаявшись и возблагодарив Господа за милосердие, она почила с миром.

 Искусство стран Древнего Востока

Впоследствии живопись стала поистине массовым искусством, и за многие века Китай дал миру немало выдающихся художников, школ и течений. Тонкое восприятие красоты окружающей природы вывело на первый план жанр пейзажа, особенно горного, значение которого в китайском искусстве очень велико – данный жанр не имеет аналогов в культурах. Картины нередко создавались как иллюстрации к поэмам или другим произведениям, а безукоризненная каллиграфия надписей сама по себе почиталась как искусство. Хотя керамика производилась в Китае не одну тысячу лет, в эпоху Тан (618-906) данное ремесло обрело черты подлинного искусства. Именно в это время появились новые формы и цветная глазурь, придававшая изделиям красочный вид. К числу наиболее известных памятников этой династии принадлежат погребальные керамические статуэтки людей и животных, не уступавшие по выразительности крупным структурным формам. Особой красотой и экспрессией отличаются прекрасные конные фигурки эпохи Тан. На заре эпохи Тан китайцы овладели секретом изготовления фарфора.

 Сюжетно-повествовательная проза эпохи Хэйан

Министерство образования Украины Харьковский Государственный педагогический университет им. Г.С. СковородыКурсовая работа по японской литературе на тему: Сюжетно-повествовательная проза эпохи ХЭЙАН. Студентки II курса англо-японской группы факультета иностранной филологии Шевченко Светланы Сергеевны.Научный руководитель: Поборчая И.П.Харьков 1999г.Содержание.I. Вступление II. Историческая и социальная «база» написания повестей жанра «Моногатари». III. Идейное и художественное своеобразие «Такэтори - моногатари» (Композиция и структура повести). IV. Идейное и художественное своеобразие «Повести о прекрасной Отикубо» (Композиция и структура повести). V. Художественное своеобразие романа «Гэндзи – моногатари» и его иденое содержание. VI. Композиция и структура романа. VII. Заключение. Литература созданная в эпоху Хэйан составила классический период в истории японской литературе. В эту эпоху значение китайских культурных традиций было еще очень велико, но сказывалось прекращения живого общения с Китаем (династия Сун). В 16 веке была создана первая полноценная письменная система на основе азбуки Кана, которая дала толчок дальнейшему развитию японской художественной литературы (китайский язык оставался языком деловой прозы и отчасти самой поэзии).

 Эстетика древнерусского города

Все понятия и образы, раздельные и даже не­сопоставимые в мире дольнем, в конечном счете в мире горнем сведутся к одному безмерно общему, великому и простому. Раз­ными архитектурными формами, так же, как и в литературе — словами, выражалось одно и то же содержание, многообразие и многословие призвано было полнее передать истинный и вечный смысл Творения. Это в равной мере распространялось и на все другие виды искусства, роднило их меж­ду собой и составляло смысловое ядро их взаимодействия и синтеза. Архитектурные формы построек разного назначения, иконы, фрески, книжные иллюстрации, богослужеб­ные предметы и бытовая утварь, празднич­ные и повседневные одежды, сами ткани разных расцветок и качеств, декоративная орнаментика — все это внешне было весь­ма и весьма разнообразным и, что очень важно, достаточно открытым лая введения новшеств, прямых и опосредованных заим­ствований, которые могли бы в глазах лю­дей того времени еще полнее и лучше вы­разить их представления о красоте и благе. Стилистическое единство и художествен­ный синтез произведений разных видов и жанров искусства достигались лишь в осо­бых условиях, там, где существовало наибо­лее активное, идейно насыщенное поле, как. например, в храмовом действе или в двор­цовом церемониале.

 Комплексная экономико-географическая характеристика Мексики

Собственно мексиканская литература начинает складываться в раннеколониальный период в хрониках конкисты. Выдающимися творцами этого жанра были конкистадоры Эрнан Кортес (1485–1547) и Берналь Диас дель Кастильо (ок. 1492–1582), монахи Бернардино де Саагун (1550–1590), Торибио Мотолиния (1495–1569) и Хуан де Торкемада. В мексиканской литературе 17 в., как и в архитектуре, преобладал барочный стиль с характерными для него искусственностью, избыточной образностью и метафоричностью. В колониальный период выделяются три фигуры: прозаик-эрудит Карлос Сигуэнса-и-Гонгора (1645–1700), великая поэтесса Хуана Инес де ла Крус (1648–1695), заслужившая почетный титул «Десятой музы», и Хуан Руис де Аларкон (1580–1639), уехавший в Испанию, где он прославился как один из крупнейших драматургов Золотого века испанской литературы. В 19 в. на первый план в национальной литературе вышли просветительские либеральные идеи, составившие основу антиколониального движения в Испанской Америке. Эти идеи пронизывают творчество Хосе Хоакина Фернандеса де Лисарди (1776–1827), автора ряда публицистических работ и первого испаноамериканского романа Перикильо Сарньенто (Periquillo Sar ie o, 1816).

 А.Н. Островский и Малый Театр

Но вскоре слова “Большой” и “Малый” стали именами собственными, и ныне во всех странах мира звучат на русском языке. До 1824 года балетно-оперная и драматическая труппы Императорского Московского театра были единым целым: один и тот же артист мог участвовать в спектаклях разного рода. Долгое время театры были соединены даже подземным ходом. Продолжалось и взаимопроникновение жанров. С 1853 основным драматургом Малого театра становится А. Н. Островский — здесь было поставлено 47 его драм и комедий. Еще при жизни драматурга Малый стали называть “Домом Островского”. Памятник великому драматургу установлен у входа в театр. И, какие бы перемены ни происходили в театре и в обществе, пьесы Островского сохраняли и сохраняют в Малом ведущее положение. Полтораста лет тому назад был заключен союз, нерасторжимый и поныне: Островский обрел свой театр, Малый театр – своего драматурга. На рубеже XIX и XX веков основу репертуара Малого театра продолжали составлять произведения русской и зарубежной классики. При этом интерес публики к искусству Малого театра оставался исключительно высоким - так, спектакль “Орлеанская дева” по Ф.Шиллеру с великой Ермоловой в главной роли шел на сцене в течение 18 лет, причем через 9 лет после премьеры он был перенесен на сцену Большого театра, так как Малый не вмещал всех желающих его посмотреть.

 Кинематограф во время войны

Но разве трагический пафос войны не требовал новаторства содержания и формы ? Разве не новые сюжеты, черты характеров были открыты в военных событиях ? Сила традиций народного искусства сказалась в том, что в тяжелые годы войны, эвакуации, нуждаясь в людях, в средствах, в электроэнергии, в строительных материалах, советские кинематографисты поддерживали и развивали все жанры кино, стремились к расширению тематики, заботились о культурном, познавательном влиянии фильмов. В годы войны продолжали создаваться историко-революционные и исторические картины: «Александр Пархоменко», «Котовский», «Кутузов» и т.д. Продолжалась работа и над экранизацией произведений классической литературы: «Без вины виноватые» Островского, «Свадьба» Чехова, «Иван Грозный». Период Великой Отечественной Войны был расценен в истории советского кино как период героический. Советские кинематографисты могут гордиться тем, что в трудную военную годину не прервали своих лучших новаторских традиций. Преодоление трудностей, движение вперед. Окончание войны Победоносное окончание Великой Отечественной Войны выдвинула перед советским киноискусством новые задачи, поставила советских художников в новые творческие условия.

 Жизнь и творческий путь Суйменкула Чокморова

После успешного окончания института Чокморов преподаёт, а затем руководит в родном художественном училище. В эти годы он работает в различных жанрах живописи, но особый интерес испытывает к портрету, в котором видит возможность передать движение человеческой души. Он умел выбирать, находить и воплощать незаурядные черты человеческого характера, отдавая предпочтение значительной, сильной, духовно богатой личности. И не случайно, что среди наиболее значительных произведений его многогранной и многообразной живописи, вышедшие из под кисти художника, явился портрет великого манасчи Саякбая Каралаева, который несомненно, займёт своё достойное место в Золотом фонде кыргызского изобразительного искусства. Творчество художника Чокморова. В ранних живописных работах Чокморов отдаёт все свои симпатии сельской теме. В непритязательных, порою ещё ученических работах художник сумел передать чувство непосредственного, живого восприятия окружающего его и близкого ему мира. Ему не нужно было "вживаться в образ", он хорошо знал жизнь села. Быт кыргызского села в его ранних картинах весом, может быть несколько грубоват, но всегда правдив.