'Сам Вальтер Скотт', или 'Волшебный вымысел'

Жуковский в письме к Загоскину так описывает чувства, которые возникли у него при чтении "Юрия Милославского": "Вот что со мною случилось: получив вашу книгу, я раскрыл ее с некоторою к ней недоверчивостью и с тем только, чтобы заглянуть в некоторые страницы, получить какое-нибудь понятие о слоге вообще. Но с первой страницы я перешел на вторую, вторая заманила меня на третью, и вышло наконец, что я все три томика прочитал в один присест, не покидая книги до поздней ночи. Это для меня решительное доказательство достоинства вашего романа". А вот что говорил Пушкин об этом романе в рецензии, напечатанной им в "Литературной газете": "Г-н Загоскин точно переносит нас в 1612 год. Добрый наш народ, бояре, казаки, монахи, буйные шиши все это угадано, все это действует, чувствует, как должно было действовать, чувствовать в смутные времена Минина и Палицына. Как живы, как занимательны сцены старинной русской жизни!. Романическое происшествие без насилия входит в раму обширнейшего происшествия исторического". "Юрий Милославский", переведенный на ряд иностранных языков, удостоился высокой похвалы Проспера Меримо и самого Вальтера Скотта.

Но мы сейчас поговорим не об этикетах давно минувших дней, знакомым по романам Дюма или Вальтера Скотта, не будем останавливаться и на церемонии раскуривания трубки мира в североамериканских племенах индейцев. Существует много книг, расказывающих нам о правилах хорошего тона, о поведении в общественных местах, о том, как надо правильно сервировать стол, обращаться с вилкой и ножом, и т.д., как пригласить на танец и уступить место в трамвае. Совокупность всех правил поведения и словестного обращения и состовляет то, что называется э т и к е т о м. Каждое действие, каждое обращение необходимо, как Вы знаете, сопровождать уместными к случаю ретуалами: "волшебными словами" пожалуйста, благодарю вас и др. Можно, конечно, забыть (если уж так случилось) о той или иной словестной формуле, сопровождающей услугу, найдя чтонибудь другое, не менее подходящее. Важно лишь всегда помнить, что сущность и значение этикета определяются в н у т р е н н е й г о т о в н о с т ь ю одного человека помочь другому и тем, что называется д е л и к а т н о с т ь ю, т а к т и ч н о с т ь ю .

Однако Том Джонс, традиционно наделенный и молодостью, и красотой, и влюбленностью, отнюдь не является идеальным любовником, образцом добродетели и вообще всех тех качеств, которыми авторы обязательно наделяли своих влюбленных, даже значительно позднее Филдинга. (Достаточно вспомнить молодых героев Вальтера Скотта или Виктора Гюго.) Том Джонс при всей привлекательности своей (доброте, бескорыстии, честности) отличается самым неприемлемым для идеального любовника качеством – он ветрен. Страсти постоянно играют с ним злую шутку. Как ни любит ой свою Софью, он не может побороть в себе зовов молодого тела и желания, выражаясь языком автора – «отведать от каждой женщины». Он совершает десятки промахов, ошибок, глупостей, терпит от них много неприятностей, но никогда не лишается симпатий читателя, который, вооруженный зрением автора, прекрасно понимает, что причина их в неопытности и порывистости молодого и неискушенного сердца. «Элизиум – не для тех, кто слишком благоразумен, чтобы быть счастливым» («Путешествие в загробный мир»), – ответил бы писатель слишком строгим своим читателям, которые стали бы порицать его героя.

Кавалеры низко склоняются в замысловатых поклонах и совершают сложные и ловкие движения шляпами, подметая перьями сверкающий пол; дамы приседают, склоняя головы в париках. Слышится музыка неторопливых менуэтов и обращения: "О, сударыня, если бы мне было позволено высказать свое восхищение! " Понятно, что и вызов на дуэль должен был быть обставлен эффектным швырянием перчатки к ногам обидчика со словами вроде: "Имею честь предложить вам, сударь, скрестить вашу шпагу с моей, завтра же на рассвете у левой стены монастыря Сен-Жермен!" А вызываемый должен был подобрать брошенную перчатку, что означало бы: "вызов на дуэль принят", и ответить так, например: "Я всегда мечтал об удобном случае, сударь, чтобы преподнести вам урок фехтования именно в том месте и в то время, которые вы сами изволили назначить". Но мы сейчас поговорим не об этикетах давно минувших дней, знакомым по романам Дюма или Вальтера Скотта, не будем останавливаться и на церемонии раскуривания трубки мира в североамериканских племенах индейцев. Существует много книг, рассказывающих нам о правилах хорошего тона, о поведении в общественных местах, о том, как надо правильно сервировать стол, обращаться с вилкой и ножом, и т.д., как пригласить на танец, и уступить место в трамвае.

Вальтер Скотт, Карамзин, Пушкин Сергей Алпатов Необходимость связать программные произведения родной литературы с ключевыми текстами западноевропейской словесности остро ощущается учителями, а нередко и самими учащимися. Как правило, эта потребность остаётся вовсе нереализованной или воплощённой частично и мимоходом. Задача настоящей статьи — увидеть связи романа В.Скотта “Уэверли, или 60 лет назад”, повести Н.М.Карамзина “Марфа Посадница” и “Капитанской дочки” А.С.Пушкина в широкой историко-культурной и литературной перспективе. Перечисленные произведения объединяет, прежде всего, сам жанр исторического повествования. В.Скотт — первооткрыватель этой формы в новеллистике XIX века. “Уэверли” — первый его роман, эталон для последующих опытов европейской словесности в названном жанре. Как станет видно из дальнейшего, связь русской исторической беллетристики с западными образцами осуществляется не только на уровне жанровых канонов, но и в плане отдельных сюжетных ходов, в построении романного пространства, в способах типизации действующих лиц и событий.